— Нет. Оно так с Евлампией и ходит где-то. Я и сам сначала не понял, что произошло, потому и отправил вас к друзьям, а сам к Лукерье кинулся и Авдотью заговорщицу прихватил. Там и выяснил, что вышло.

Рыбич поднялся, отряхнул сухую траву, прицепившуюся к штанам, стал нервно расхаживать взад-вперед перед собеседником, пытаясь сформулировать свои мысли более четко, чтобы тому стало понятно. Потому что пока выяснял сам у двух русалок, что те натворили, у него чуть мозг не вскипел. Сначала от их обрывочных фраз, в которых ничего не было связного, а затем от злости, когда понял, что случилось. Наконец, заговорил, когда дед в красной рубахе стал хмыкать «ну, что там?», подгоняя его:

— Авдотья вчера увидела твоего красавчика и вспомнила его. Ведь они вместе с Евлампией договорились, что сбегут из озера, сначала одна, затем другая, когда первая к озеру вернется и второй кольцо отдаст. А та не вернулась до сих пор. Почему? Авдотья само собой не знает. И тут твой снова заявился и в воду полез. Да еще явился с… — хотел сказать «с девкой», но посмотрев на деда, не стал, ведь теперь Анька это тоже он. — С хозяйкой твоей. Поняла, что тот свободен от русалочьей клятвы, вот и поцеловала его в надежде, что обернется девицей и без кольца. Но план не сработал. Полнолуние-то еще не наступило. Как Авдотья мне плакалась, хотела она всего лишь найти Евлампию и узнать, что с ней сталось. Хитрит, конечно.

— Знамо дело хитрит, — поддакнул ему душа, тоже поднялся с земли и, положив руку на плечо Рыбичу, остановил его нервные расхаживания. — Остановись, у меня в глазах от тебя рябит.

— Ох, да, извини, — повелитель рыб встал напротив собеседника, схватился за бороду и стал ее гладить, успокаиваясь. — Взбесили меня эти мокрицы. Хочу засушить их на солнце, чтобы другим неповадно было меня ослушиваться. Да жалею, дурех. Ладно, решу, что с ними делать. Потом.

— Надеюсь, — вполне серьезно сказал душа.

И Анька поняла, что он одобряет наказание непослушных русалок самым жестоким образом. Вот ведь, не совсем он и душка, как ей казалось до сего времени. А с другой стороны, сами виноваты. Нечего к людям лезть и ее Сашечку к себе приманивать. Вот и вторая прицепилась, хотя по прошлым рассказам Дюхиной Лены ему хватило и одной. Услышала Рыбича:

— Разозлилась Авдотья, что не вышло с поцелуем, решила последовать совету Лукерьи и заговор на него наложить, чтобы в полнолуние его к озеру снова подманить. А пока раздумывала делать или нет, эти тут развиться начали и позы разные пробовать. Завидно ей стало, ну и решила из вредности воспользоваться заклятьем, которое навсегда целованного к озеру привязывает. Мерзкая штука. И снять проблемно. Опять Лукерья наследила. Из закромов моих вытащила и дурехе подсунула.

— Та-а-ак, — медленно протянул душа талисмана, почесал седую бороду под подбородком и сказал раздраженно. — Пора тебе их наказать. Да хорошенько. И нечего жалеть. Вон какую докуку тебе устроили, злыдни.

— Накажу, непременно, — согласился Рыбич. — Только вот в чем проблема-то нарисовалась. Заклятье я снял вчера…

— Как снял? — удивился душа, перебивая собеседника. — А чего тогда парень-то в неадеквате? Что-то темнишь ты, голубчик, — и пристально уставился в глаза Рыбичу.

— Снял, это точно. Только часть, не все, — потупился хозяин омута. — Сам сначала не понял, как так вышло. Никогда у меня подобного не было.

— Ну и что же тогда приключилось? — насторожился душа. — Не нравится мне все это, ох как не нравится.

— И мне не нравится, но суть такова, что… — Рыбич замолчал, обдумывая какими словами сказать ему о приговоре Ксандру, почесал затылок, стряхнул невидимый мусор с головы.

— Да не тяни ты, — начиная злиться, подстегнул его душа. — Быстрее говори, а уж там решим, что дальше делать со всем вашим семейством.

— А ты не наезжай, — тоже обозлился Рыбич. — Сам я с ними разберусь, и не твое дело, как наказывать буду, — но увидев нехороший огонек в глазах оппонента и понимая, что ссора с потомком Стрибога обернется для него большими неприятностями, даже страшнее, чем ослушание русалок, взял себя в руки. Он помнил, как тот гонял на озере двухметровые волны и грозился осушить водоем, организовав торнадо. И в том, что Стрибожьич так сделает, Рыбич не сомневался. Поэтому, с трудом погасив свой гнев, продолжил более миролюбиво. — Извини, вспылил. Не будем ссориться, хорошо?

— Не будем, — согласился душа. — Этим делу не поможем, — уселся обратно на траву, вытянув ноги, сорвал длинную травинку и стал ее жевать, но сморщившись, сплюнул. — Горькая, зараза, — поднял голову, рассматривая собеседника. — Выкладывай, Рыбич, не тяни.

— Сейчас расскажу, — повелитель рыб подошел к озеру, зачерпнул рукой воду и ополоснул лицо, повернулся к душе талисмана, у которого уже заканчивалось терпение, и начал говорить. — Заклятье притяжения я могу снимать. С трудом, с огромной тратой энергии, но снимаю. В моих силах это сделать. Хотя и редко, но русалки чудят, так что слова противозаклятья знаю наизусть. Вот и вчера стал делать как обычно. А поцелуй-то на лбу парня все горит и горит. Теперь понимаю, что каким-то образом к нему вернулся старый приворот от прежней русалки, Евлампии. Что-то между этими заклятьями пересеклось и в таком виде замкнуло. А так как кольцо Живы еще у нее, то приворот этот я снять не могу, он сильнее меня.

— Вот черт, — присвистнул душа. — Не было печали, русалки накачали, — задумался. — Не слыхивал я о таком. Сильна видно сила Живы в кольце, коли не в твоей власти парня от любви привороженной избавить. Раскудрит-мадрит. Что ж делать-то?

— Ну, что делать, что делать… Искать надо тебе Евлампию и уговаривать, чтобы она его снова поцеловала и отпустила. Только так. Иначе мальчишка опять будет к ней привязан. И ему найти ее надо. Иначе высохнет от любви неразделенной. Помрет, другими словами, — Рыбич с опаской посмотрел на собеседника и глубоко вздохнул. — Вот такая докука случилась.

— Легко сказать, найди. А как? Я даже не знаю, как она выглядит и где сейчас находится. Россия-матушка велика, — дед в красной рубахе запустил пятерню в свою бороду, запутался в ней пальцами, плюнул в сердцах, дернул и чуть не взвыл от досады. — Задачка-то не из легких, — повторил слова Рыбича, сказанные им в начале разговора, поняв, наконец, их смысл.

— Но чем смогу, помогу, — ответил повелитель рыб. — Приду в яви к вам и принесу из чистого родника заговоренную воду, которой, плеснув на прежнюю русалку в человеческом облике, можно хвост вернуть. А когда его увидишь, сразу и определишь, кто она.

— Это хорошо, — повеселел душа. — Это дело. Только вот, чтобы плеснуть на русалку, надо саму ее найти. А как? Какая она была? Как выглядит?

Но ответа Анька не разобрала. Берег с двумя бородатыми дедулями внезапно растаял в какой-то серой мгле, и она услышала уже наяву, как кто-то громко ругался. Она прислушалась и поняла, что верещала Вовина подруга и громко выспрашивала всех, кто «сожрал целый батон и целую банку тушенки, а ей теперь не из чего кашу варить».

— Вы вчера со своей мадамой тут оставались, когда все спать ушли, — накинулась она на Ксандра. — Значит, вы и схомячили.

Анька поняла, что на него, потому что тут же услышала его ответ:

— Не брали мы ничего. Мы на озеро ходили, а потом спать сразу легли. Так что нечего на нас наговаривать. Ищи среди тех, кто после нас тут оставался.

Анька подумала: «Хорошо, что Ксандр вчерашней ночи почти не помнит». Ведь она совала ему батон, и он видел, как она рыскала в сумках с едой. Или может выдавать ее не захотел? Но все равно хорошо. Открыв глаза, осмотрелась. В палатке уже никого не было, а она лежала, уткнувшись в подушку, заботливо подложенную ей ушедшим Ксандром. Все-таки не забыл о ней, заботится. Однако проблема оставалась — нужно избавить его от русалочьего поцелуя и сделать это как можно скорее. Она сладко потянулась, нашла свои кроссовки у входа, оделась и вылезла наружу.

Вне палатки, несмотря на раннее утро, было уже жарко. Ярко светило солнышко, нагло пробиваясь сквозь зеленую листву березок на опушке, где они установили свой лагерь для ночлега. Кто-то уже купался, кто-то пошел вдоль кромки леса посмотреть, не созрела ли земляника, а противная скряга, Вовина подруга, вместе со Славиком готовила на костре завтрак.